Выбор России: «умиротворение» или стратегическое сдерживание?

telegram
Более 60 000 подписчиков!
Подпишитесь на наш Телеграм
Больше аналитики, больше новостей!
Подписаться
dzen
Более 100 000 подписчиков!
Подпишитесь на Яндекс Дзен
Больше аналитики, больше новостей!
Подписаться

Нет смысла доказывать, что в настоящее время Россия уже не в состоянии следовать в военно-политической области тем курсом, которым она следовала до начала горбачёвских реформ. То была «стратегия сильного», когда на американский (западный) военный, технологический и стратегический вызов давался адекватный по масштабу и эффективности ответ. Сегодня и, по крайней мере, в течение ближайших 10-15 лет России в вопросах обеспечения безопасности придётся в своих отношениях с Западом следовать «стратегии слабого».

В принципе, все возможные разновидности поведенческой стратегии данного типа в международных конфликтных отношениях могут быть сведены в две основные группы: 1) «умиротворение сильного» (демобилизационная стратегия) и 2) стратегическое сдерживание (мобилизационная стратегия).

В качестве примеров стратегий первого типа можно назвать «Брестский мир» (стратегия Л.Д.Троцкого – «ни мира, ни войны, а армию распустить») и «Мюнхенский сговор». Интересно также отметить исторический прецедент, связанный с одним из известных опытов реализации стратегии второго типа (стратегического сдерживания) за счет демонстративного усиления военного потенциала государства. В XVII веке Арман Жан дю Плесси, он же герцог Ришелье, провел первую в Европе широкую мобилизацию военных сил в мирное время (в то время войны в Европе велись в основном «силами постоянной готовности»). Это позволило Ришелье до какого-то времени избежать вовлечения Франции в войну в неблагоприятных для нее условиях.

Что касается «эффективности» применения стратегии «умиротворения», то здесь необходимо отметить следующее. Уже в самом начале реализация этой стратегии может привести как минимум к полной потере субъектности государства. Регулярное применение данной стратегии может повести к распаду страны и лимитрофизации ее отдельных частей. При этом польза от такого стратегического поведения для «социальных организмов» (в отличие от организмов биологических) совсем не очевидна. В истории можно указать на большое число примеров появления «быстрых» катастрофических результатов использования стратегии «умиротворения» (тот же «Мюнхенский сговор»). Соответственно, в условиях, когда базовая поведенческая стратегия Запада в деле обеспечения безопасности сводится к тому, что «гарантия мира – закопать топор войны вместе с врагом», эффективность стратегии «умиротворения» даже в краткосрочном плане крайне сомнительна.

Кратко остановимся на содержании стратегий второго типа. 

Усилиями многих полупрофессиональных «экспертов» представление о стратегиях данного типа радикально деформировано и сведено к концепту «ядерное сдерживание». Указанный концепт в свою очередь ими же подвергается непрофессиональной, но «убедительной» для непосвященных критике.

Вместе с тем «стратегическое сдерживание» является одним из способов управления международными конфликтными отношениями в латентной и демонстрационной фазах конфликта, специфической формой рефлексивной политики в области обеспечения безопасности страны. Что касается ядерного фактора сдерживания, то ядерное оружие, безусловно, входит в состав экстремальных средств направленного действия на участников межгосударственных конфликтов. Ясно, что стратегическое сдерживание как функция «оборонного комплекса» государства не может исходить только из представлений о «неприемлемом ущербе», «ответном ударе» и им подобным, возникшим в период гонки вооружений, хотя, конечно, и эти представления должны учитываться.

Основная идея, лежащая в основе современного подхода к стратегическому сдерживанию, состоит в переходе от анализа фактического наличного (явная или скрытая враждебность, очевидные угрозы и намерения, имеющиеся силы и средства) к анализу возможного. В современных условиях быстрой милитаризации мира, временного отсутствия крупных войн и накопления международной напряжённости стратегическое сдерживание становится более важным средством обеспечения безопасности, чем когда-либо ранее. Оно должно рассматриваться не только как средство деэскалации конфликтов различной интенсивности, но и как средство, дающее время и оперативный простор для повышения уровня субъектности применяющего эту стратегию государства.

Сегодня Россия ставится перед выбором одной из двух вышеупомянутых (принципиально различных) поведенческих стратегий. 

Состоявшаяся 24 февраля 2012 года в Сарове встреча В.В.Путина с экспертами по глобальным угрозам национальной безопасности, укреплению обороноспособности и повышению боеготовности Вооружённых сил России показывает, что в военно-политической области в основу российской стратегии закладывается как раз ясная и надежная концепция стратегического сдерживания. 

В то же время в российских политических кругах можно заметить и наличие другой тенденции, представители которой стремятся стать в ряды строителей некого «евроатлантического сообщества безопасности». Из факта существования такой тенденции вытекает следующее:

во-первых, у российского «двуглавого орла» предлагается отсечь голову, «смотрящую на Восток», и оставить только одну голову, повёрнутую на Запад; одновременно повышается риск вовлечения России в локальные и региональные военные конфликты, включая надвигающуюся «большую войну». Последнее обусловлено тем, что сегодня в рамках новой Стратегической концепции НАТО безопасность «евроатлантического сообщества» трактуется очень широко.

Зададимся простым вопросом: а что такое Организация Североатлантического договора (НАТО) сегодня? Ответ на этот вопрос, как правило, дается с использованием технологий обмана, по принципу «говорить правду, но не всю правду». Общественности внушают, что НАТО в современных условиях изменилась, изменились её задачи, функции, механизмы. И в массовом сознании постепенно формируется образ этого военного блока как некоего международного «дискуссионного» клуба, вынужденного, правда, когда «не справляется» СБ ООН, выполнять ограниченные полицейские функции борьбы с «международным терроризмом», противодействия «горизонтальному распространению» ОМП, ракетным угрозам и т.д. 

Да, НАТО меняется, но вовсе не так, как нас хотят заставить думать. На Лиссабонском саммите в ноябре 2010 г. принята новая Стратегическая концепция альянса, из которой следует, что НАТО изменяется в сторону глобализации своей деятельности и при этом существенно расширяется трактовка базовой статьи № 5 Североатлантического договора, определяющей условия применения альянсом военной силы. В новой трактовке стратегии НАТО «эффективная оборона… должна начинаться далеко за пределами территории Североатлантического союза»

Особенно опасно то, что условия выполнения основного обязательства НАТО, изложенного в статье №5 Североатлантического договора, принимают «новую форму». Введение понятия «новые угрозы» даёт существенно расширенную трактовку того, «что является нападением в рамках статьи № 5». 

В случае если Россию и примут в «евроатлантическое сообщество безопасности» ей, очевидно, придется стать не только тыловой базой для обеспечения военных операций НАТО по всему миру (рискуя навлечь на себя «асимметричную реакцию» стороны конфликта, в отношении которой будет допущено военное вмешательство НАТО), но и поставщиком «боевых холопов» для «боярского» (читай: натовского) войска. А мы видим, что «крестовые походы на Восток» проводятся Западом с какой-то невротической регулярностью. Мы и сейчас живем в период очередного такого похода.

Во-вторых, прежде чем стремиться к «прочному партнерству» с Западом, российской стороне необходимо ответить на принципиальнейший вопрос: а по каким правилам дружить будем? Здесь записанного на бумаге обязательства о ненаправленности ЕвроПРО против России уже недостаточно. Неужели кто-то может предположить, что в обмен на такие бумажные гарантии Россия приступит, например, к дальнейшим сокращениям в сфере СЯС и к переговорам по такой чувствительной для безопасности России проблеме, как сокращения в сфере ТЯО? В новейшей истории есть масса примеров того, чего стоят подобные договорённости. Так, Вашингтонские соглашения не помешали Японии атаковать Пирл-Харбор. Помнится также, что Н.Чемберлен, вернувшись в Лондон из Мюнхена, предъявил публике на аэродроме подписанное соглашение со словами: «Я привёз вам мир» - и уже в следующем году результатом политики умиротворения стала новая мировая война. 

В-третьих, почти 25 лет, начиная с горбачевской «перестройки» и вплоть до провала «перезагрузки», Россия безуспешно пыталась «интегрироваться» с Западным миром.

Ради этой идеи фикс были отданы:

- Советский Союз;

- Варшавский договор;

- союзники, включая «двух главных союзников России - ее армию и флот»;

- состоялись «демонетизация» экономики, отказ от самостоятельности финансовой системы государства и присоединение к «Вашингтонскому консенсусу», что напоминает форму «репарационных платежей» проигравшей в «холодной войне» стороны;

- были созданы условия для перекачки финансового и «человеческого» капитала за рубеж.

Взамен Россия получила расширение НАТО на восток, развёртывание системы ПРО США у своих границ, финансовую и моральную поддержку Западом действующих на территории России сепаратистов и террористов, слом Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений, подмену норм международного права на «право сильного», раскрутку маховика крупномасштабных военных конфликтов и др. 

Распространяя эту логику на ближайшее будущее, можно предположить, что теперь Вашингтон поставит перед Москвой вопрос о сдаче «двух последних союзников России» - ее Стратегических ядерных сил (СЯС) и тактического ядерного оружия (ТЯО).

В этих условиях оптимальной поведенческой стратегией России в ближней и среднесрочной перспективе представляется курс активного нейтралитета с опорой на механизм стратегического сдерживания, включая силовой фактор, и мобилизацию сил, составляющих оборонный и экономический потенциал страны.