Уничтожение польского населения «кресов всходних», известное как Волынская резня 1943-1944 годов, – не уходящая тема польского сознания. Безжалостное убийство бандеровцами чуть ли не сотни тысяч (по некоторым данным - до 150 000) польских женщин, детей и стариков забыть невозможно. Официальный Киев, боясь спугнуть западно-украинский электорат, крайне неохотно касается этой темы. Возложить венки на могилы убитых поляков во имя скорейшей «евроинтеграции» украинские власти ещё могут, но полностью отказаться от необандеровских мотивов в своей идеологии они не готовы...
Украинским националистам хочется попасть в Европу хотя бы через Польшу, но как только Польша вспоминает жертв Волынской резни, украинские национал-патриоты обрушиваются на неё с агрессивными нападками.
«Украинский вопрос» для Польши неизменно актуален. С одной стороны, Варшава заинтересована в Украине как «буфере», отделяющем Польшу от России. Теоретически, чем больше на Украине русофобии, тем лучше для Польши. С другой стороны, украинская русофобия часто сплетается с украинской полонофобией в тугой узел, и обе фобии формируют моральный облик украинского национализма.
За время существования суверенной Украины не раз выдвигались инициативы по польско-украинскому примирению: проводились совместные конференции, звучали заверения в дружбе и…вёлся поиск третьего, на которого можно было бы свернуть вину за кровавые события на Волыни. Искали недолго: виновником было решено объявить советские спецслужбы, которые, дескать, и разожгли польско-украинские противоречия. Особенно популярной эта версия была в 1990-е: когда СССР распался, в Киеве грезили «европейским будущим», а Варшава изо всех сил поддерживала антисоветские и антироссийские тенденции на Украине.
В рамках сотрудничества между Всемирным союзом солдат Армии Крайовой и Союзом украинцев в Польше проводились семинары, где обсуждалось создание советскими спецслужбами в рядах УПА агентурной сети. Много говорилось и о том, что якобы советские солдаты под видом боевиков УПА совершили нападения на польские деревни, а советское командование сформировало несколько смешанных польско-украинских партизанских отрядов, враждебно настроенных к ОУН-УПА. Мол, эти отряды устраивали репрессии против украинского населения, провоцируя польско-украинское ожесточение (1).
Историк и специалист по польско-украинским отношениям Гжегож Грицюк (Вроцлавский университет) отметает подобные инсинуации, как и Гжегож Мотыка, член совета польского Института народной памяти. Г. Мотыка заявляет, что гипотеза о «советской провокации», активно продвигаемая некоторыми украинскими авторами, не имеет ни малейшего документального подтверждения (2). По мнению Г. Мотыки, резня поляков на Волыни – это не стихийное выступление украинских националистов, а хладнокровно спланированная бандеровцами акция (3).
Один из самых известных польско-украинских историков Виктор Полищук, всю жизнь посвятивший исследованию природы украинского национализма, писал, что после поражения Западно-Украинской народной республики в войне с Польшей не смирившиеся с поражением офицеры Украинской Галицкой Армии в массе эмигрировали на Запад, прежде всего в Германию, где «коричневые» настроения в ту пору охватывали широкие слои населения. Озлоблённые и разочарованные галичане испытывали те же психологические комплексы, что и немцы после Версальского мира. Их «союз сердец» был предопределён (что и показали события Великой Отечественной войны, когда украинские националисты прислуживали Третьему рейху). Призывы к польско-украинской дружбе через забвение жертв Волынской резни Виктор Полищук характеризовал как «польско-бандеровское единение» (4).
Имеется обильная доказательная база, свидетельствующая о преступной роли идеологии украинского национализма в разжигании межнациональной ненависти не только к полякам. В ходе Волынской трагедии каратели УПА уничтожали евреев, армян, чехов, русских и своих же украинцев. «Без преодоления украинского национализма, - утверждает Виктор Полищук, - над народом Украины будет висеть угроза вырождения».
Украинская независимость всегда отдавала и будет отдавать ультрарадикальным нацистским душком. Разве не поразительно: за 20 с лишним лет существования независимой Украины ни один украинский президент не осудил практику возвеличивания ветеранов ОУН-УПА?!
Если попробовать схематично обрисовать природу украинской государственной идеологии, изобразив её в виде прямой линии с двумя полюсами слева (со знаком «минус») и справа (со знаком «плюс»), то это будет выглядеть следующим образом. Слева (полюс со знаком «минус») помещаются наиболее радикальные толкователи национал-украинства с их дикими взглядами. Такие, как Степан Ленкавский, идеолог ОУН («Не бойтесь признавать себя фашистами. Ведь мы такие и есть!»), с его «Декалогом украинского националиста», где можно найти и такие слова: «Пойдёшь непоколебимо на самое опасное преступление, если этого потребуют интересы дела. Поборешься за усиление силы, славы, богатства и просторов Украинской Державы, даже путём порабощения иноземцев». Такие, как Дмитрий Донцов, гуру украинского национализма («Будьте агрессорами и захватчиками, прежде чем сможете стать властителями и обладателями ... Общечеловеческая правда не существует»). Здесь же располагается украинский коллаборационизм времён Великой Отечественной войны (Бандера, Шухевич, дивизия СС «Галичина»).
Ближе к середине размещаются в этом спектре сторонники национал-украинства более умеренного толка. Это и террорист Николай Михновский, который в 1904 г. подорвал в Харькове памятник А.С.Пушкину. Это и расист Юрий Липа с его словами: «Физическая любовь к своему и физическая ненависть к чужому в мировоззрении и духовности – вот что характерно для украинок, от старины и вплоть до последнего времени».
Далее, чем ближе к полюсу «плюс», тем национал-украинство становится всё более дипломатически прилизанным, переходя в ту картинку, которую мы видим по телевидению – символы украинской государственности, институт президентства, корректные речи украинских дипломатов и политиков на международных форумах. Однако как цельное явление нельзя расчленить на составляющие без учёта взаимосвязи этих составляющих, так и официальное, «дипломатическое» украинство нельзя рассматривать в отрыве от его идеологического базиса - украинской националистической идеологии с её пронацистскими симпатиями.
Приверженность к этой идеологии невыгодно отличает Украину, например, от Белоруссии. В своё время Польша владела и западно-украинскими, и западно-белорусскими землями. И на Украине, и в Белоруссии польские порядки были одинаковыми, но результаты польского господства на Украине и в Белоруссии совершенно различны. Белоруссия не знала такого явления, как ОУН-УПА, и уж тем более этнических чисток польского населения, хотя Белоруссия – самая «польская» республика в составе СССР и СНГ. Кстати, этот же довод приводят и те польские историки, которые решительно опровергают версию о Волынской резне как советской провокации (если Советы хотели избавиться от поляков и спровоцировали польско-украинское противостояние, то почему, спрашивается, они не спровоцировали польско-белорусское противостояние, тем более что в Белоруссии поляков на сотни тысяч больше, чем на Украине?).
Вся соль в том, что идеологическая дистанция между «украинской идеей» и (нео)нацистскими взглядами чрезвычайно невелика. Строго «украинский» стиль мышления, где бы ни жил носитель этого стиля – на Западной Украине, в Канаде или в другом месте, требует хотя бы частичное оправдание коллаборационизма и героизацию вояк ОУН-УПА.
Пронацистские симпатии части украинской элиты, воспевание ветеранов гитлеровских войск (включая ветеранов Волынской резни) препятствием для евроинтеграции почему-то пока не считаются. Однако я почему-то думаю, что польская общественность ещё не сказала по этому поводу своего последнего слова.