Перейти к основному содержанию
Памятник Адаму Мицкевичу в Минске

Польский катехизис Адама Мицкевича

Политические идеи могут приобретать порой религиозный характер, становясь политическими догматами. Так, идея будущего государственного воскрешения разложившегося политического организма Речи Посполитой стала сущностью «польского мессианизма». Её пропагандировали после разделов 1772-1795 гг. многие польские литераторы, и особое место среди них занимает поэт Адам Мицкевич (1798-1855), родившийся в городе Новогрудке Гродненской области, на территории Беларуси.

Не было поддержки «польскому братству» среди литовцев и белорусов!

Политические идеи могут приобретать порой религиозный характер, становясь политическими догматами. Так, идея будущего государственного воскрешения разложившегося политического организма Речи Посполитой стала сущностью «польского мессианизма». Её пропагандировали после разделов 1772-1795 гг. многие польские литераторы, и особое место среди них занимает поэт Адам Мицкевич (1798-1855), родившийся в городе Новогрудке Гродненской области, на территории Беларуси. 

В Варшаве есть его музей, в Познани – университет, в разных городах установлены памятники, именем поэта названы улицы. В Беларуси имя Мицкевича тоже носят названия улиц многих городов. В Минске в черте старого города есть сквер, где стоит ему памятник как «поэту и деятелю национально-освободительного движения, белорусскому уроженцу» (открыт в 2003 г.). 

Минск, памятник Адаму Мицкевичу

Минск, памятник Адаму Мицкевичу

В современном учебнике по истории Беларуси для 8 класса Мицкевич характеризуется как «яркий представитель романтизма», обращавшийся к «белорусским народным преданиям» и истории Великого Княжества Литовского, а также отразивший в своём творчестве идеи Общества филоматов (студенческого кружка в Виленском университете). При этом говорится, что Мицкевич «считается классиком польской литературы», а А.С. Пушкин назвал его гением. И слова «Литва! Моя Отчизна!», оброненные в поэме «Пан Тадеуш», не превращают его в белорусского патриота. В этом произведении, которое по праву считается стихотворной энциклопедией шляхетской жизни, любовь главного героя изображена на фоне шляхетского быта начала XIX в. – застолья, охота, споры о резвости борзых собак, судебные тяжбы, фамильная спесь. Патриотизм, конечно, присутствует, только это патриотизм польский. Так, в ожидании наступления наполеоновских войск, по слову одного из героев, «Литва должна, как прежде, с Польшею соединиться», то будет «Война за Польшу! Брате! Мы будем на свободе!» Мотив не случаен. «Мать Польша! У твоей могилы рассказывать о тебе не хватит силы!»  –  восклицает Мицкевич в эпилоге поэмы.

Речь идёт скорее о болезненно-искажённых формах польского патриотизма. Среди трудов Мицкевича есть наставление, которое стали называть его катехизисом. Это «Книги народа польского и польского странствования» (Księgi narodu polskiego i pielgrzymstwa polskiego), изданные в Париже в 1832 г. 

Больше всего достаётся от Мицкевича России: «Не было ни у кого такого рабства, кроме России в наши дни, ибо и у турок султан должен почитать закон Магомета и не имеет права его излагать, но есть для этого турецкое духовенство, а в России император – глава религии, во что говорит верить, тому должно верить» (ложь Мицкевича  – вполне сознательная, поскольку российский император именовался «главой Церкви», по объяснению Основных законов, только в качестве защитника и хранителя догматов и блюстителя правоверия). Впрочем, Европа тоже забыла, по мнению Мицкевича, свою христианскую обязанность распространять веру. 

На фоне общего падения французов, немцев и англичан только одни поляки не приняли нового идолопоклонства. Их «короли и рыцари защищали христианство от язычников и варваров, несущих неволю». Более того, поляки «не захватывали соседних земель силой, но принимали народы в братство, привязывая их к себе добродетелями Веры и Вольности. И Бог наградил их, ибо великий народ, Литва, соединился с Польшей как муж с женой, две души в одно тело. И не было нигде до этого такого соединения народов. […] Ибо то соединение и брак Литвы с Польшей есть образ бывшего соединения всех народов христианских во имя Веры и Вольности»

Далее Мицкевич развивает идиллию: богатые и бедные стали называть себя братьями, в это братство вступали целыми полками, целыми поколениями; братство размножилось, по численности стало целым народом, наконец, король и со своими мужами вознамерился всех поляков сделать братьями, принять в братство и мещан, и крестьян – «и захотели, чтобы каждый христианин в Польше стал шляхтичем и им назывался в знак того, что должен иметь душу шляхтича и быть готовым умереть за Вольность. […] И сказала, наконец, Польша: кто придет ко мне, будет вольный и равный, потому что я  – Вольность». Только соседи-короли не дали Польше воспрянуть, она была разделена и казалась умершей. Однако как Христос воскрес из мертвых, так восстанет и Польша, чтобы освободить все народы из неволи, и тогда прекратятся войны.

Дальше, при ответе на вопрос, как должно произойти восстановление Польши, у Мицкевича начинается поэтический туман: «Не испытывайте, каким будет устройство Польши, достаточно вам знать, что будет лучше всех, какие знаете, и не спрашивайте о границах, потому что будут больше, чем были когда-либо». Главное – внутренне мобилизоваться: «Если сукно стоит десять талеров, то, купивши его, отложи другие десять на одежду Отчизне, точно также поступайте и с едой, и с жильем, которые нужны солдату, а что дороже солдатского снаряжения, на то отдайте добровольный взнос». Если же кто не верит в возрождение Польши, то его нужно бегать как заразы. Споры внутренние нужно прекратить: «Литвин и мазур – братья; разве спорят братья из-за того, что одного зовут Владислав, а другого Витовт? Их имя одно, имя поляков».

Рассуждения автора заканчиваются молитвой: «Боже Ягеллонов! Боже Собесских! Боже Костюшков! Смилуйся над нашей Отчизной и над нами. Позволь нам молиться тебе, по обычаю наших предков, на поле битвы с оружием в руке, перед алтарем, собранным из бубнов и орудий, под балдахином из орлов и хоругвей; а родным нашим позволь молиться в костелах в местечках и селах наших, а детям на гробах наших. Но пусть совершится не наша воля, а Твоя».

«Катехизис» Адама Мицкевича весь пропитан неподдельным религиозным воодушевлением. Слова «Бог», «вера» идут в сочетании с «Отчизна», «Вольность», «мученичество». Всё это наряду с идеализацией польской истории и её «вольных» порядков будило болезненные фантазии, рисовало политические химеры. И это не было безобидным увлечением. Эмоциональный порыв должен был толкать читателей на борьбу с «дьявольской троицей» (Пруссией, Россией и Австрией). Это сочинение, изданное уже на последнем издыхании польского мятежа 1830-1831 годов, прозвучало как эхо последнего напутствия. Религия и политика, Христос и Отчизна, смерть и воскресение, стигматизация Польши и мессианизм слились здесь в одно целое. Подобные брошюры, всегда ходившие среди поляков во множестве, поднимали молодёжь на бунт и в 1831-м, и в 1863 году. Всякий раз отрезвление приходило с болью поражения. Не находило «польское братство» поддержки среди литовцев и белорусов, чужими для них оставались идеи «отбудования Ойчизны». Неплохо было бы вспоминать об этом, глядя на памятник польскому поэту в минском сквере.

Заглавное фото: novtour.by

Оцените статью
0.0