За отсутствием согласия «они много государства своего растеряли»
На фоне проходящей в Белоруссии предвыборной кампании по выборам президента естественно повышение интереса к истории политических институтов, связанных с идеями демократии. Вот, мол, во времена Речи Посполитой была «ограниченная», «несовершенная», но всё же демократия, даже королей избирали. Например, Стефан Баторий был настоящим «народным» монархом – не то что московский тиран Иоанн Грозный. В таком ключе выдержан недавний сюжет белорусского оппозиционного портала «Наша нива».
Не вдаваясь в комментарии по поводу избрания Стефана Батория, заметим, что в 1573 году Иоанн Грозный или его сын Фёдор рассматривались как реальные претенденты на польский королевский престол. Однако в итоге королём Речи Посполитой был избран французский претендент Генрих Валуа. Правда, случился конфуз: этот король сбежал от своих подданных через шесть месяцев разгульной жизни. На новых королевских выборах к согласию не пришли. Были избраны одновременно (!) два кандидата: австрийский император Максимилиан и семиградский (молдавский) воевода Стефан Баторий. За первого голосовала аристократия, а за второго – послы от шляхты. В отличие от своего медлительного конкурента Стефан оказался проворнее. Пока Максимилиан ещё собирался, Баторий уже прибыл в Краков. Так что тут надо говорить не о «народном» характере избирательной системы Речи Посполитой, а о её своеобразии: избрать одновременно обоих претендентов, чтобы посмотреть, кто же покажет себя более ловким – такое не пригрезится даже самым ярым защитникам демократии в наши дни.
Вообще, сеймовые порядки Речи Посполитой на бумаге и в жизни сильно отличались. В условиях, предложенных Генриху Валуа при избрании (Pacta conventа), говорилось о «единомыслии и согласии всех станов» при выборе короля, но в действительности «единомыслие и согласие» наблюдались редко. Сам принцип выборности кандидатов предполагает партийность, а значит – неизбежна борьба. И её в истории Речи Посполитой было предостаточно. Согласие оставалось на бумаге, а в жизни всё решалось кулаком.
Уже в самом начале развития шляхетской демократии в Великом княжестве Литовском заметна характерная тенденция: у кого выше должность, больше богатства, тот и управляет голосами. Так, на последней сессии Люблинского сейма 1569 года маршалок нижней палаты парламента (посольской избы) Станислав Чарнковский сказал: «Там (в Великом княжестве Литовском) воевода, каштелян, староста приедут на готовящийся сеймик (местное шляхетское собрание) и посылают к шляхте, чтобы они [уже готовое] подписали и приложили свои печати, а если не приложат, то угрожают палками, поэтому не понятно, какая польза от таких сеймиков».
Распорядитель посольской избы имел в виду, что в Польше порядки «демократичнее». Однако главное отличие состояло лишь в том, чтобы не действовать так грубо, а убеждать, например, подкупом. Система «откатов» успешно практиковалась в шляхетской республике; угощение и выпивка за чужой счёт тоже были нормой. Об этом оставил яркие воспоминания польский мемуарист Енджей Китович. Сначала формировалась «партия» на дворе того или иного магната. Сам хозяин не считал допустимым садиться за один стол с шляхетской голотой, но всегда находил несколько бочек водки и пива, кругов сыра и буханок хлеба на закуску. Параллельно проводилась «политинформация». Затем на собрании шляхтичей, которое, как правило, проходило в костёле, голоса разных партий сталкивались в перекрикивании друг друга. После этого снова продолжались угощения и возлияния, и сон настигал обессиливших в самых разных позах: кого за столом, кого под столом, кого вдоль дороги или под кустом. Придя в себя, «клиенты» шли к патрону за новой порцией угощения или деньгами в зависимости от успеха выполненного ими поручения.
Дело не ограничивалось словесными прениями. Обычными были драки. Приведём пример из воспоминаний Игнатия Лопатинского об очередном шляхетском сеймике в Мстиславльском воеводстве в 1733 году, ставший хрестоматийным: «Пан Леон Ильинич, городской писарь из партии Воловича, держа в руках старомодный топорик тонкой работы, украшенный бляшками, хотел ударить им в лоб подстаросту Шпилевского, но тот убежал, а Станислав Волович вскочил на стол и выхватил саблю; тогда обе партии уже не ленились, особенно когда два брата Завитовских перекинули стол на партию Воловичей. Сеча продолжалась около часа, пока ксендзы не вышли с дароносицей. Тогда члены партии Воловичей убежали из костёла и продолжили сеймик на улице возле корчмы […]. В той сече с обеих сторон было много раненых, тяжелее всего Толпыга, Дубяга и Козел, двое от тяжелых ран сразу умерли».
Русский путешественник стольник Пётр Толстой, побывав в Варшаве в 1697 году, записал: «Во время элекции (королевских выборов) между поляками бывают многие ссоры и бой, а также и у литвы между собой, и у поляков с литвой бывают многие драки и смертоубийство […] и всегда у них между собой мало бывает согласия, в чём они много государства своего растеряли».
Такое политическое устройство больше напоминало анархию, чем гражданский порядок. «Польша держится безвластием» – эта горькая поговорка XVIII века хорошо характеризует строй шляхетской демократии в Речи Посполитой. Впрочем, и современные «образцовые демократии» нередко являют образцы кулачных потасовок. Такие ли примеры имеют в виду апологеты Запада в Белоруссии, намекающие, что белорусам нужна «площадь»?