На песке внешнего принуждения, а не на камне внутреннего убеждения
Церковная уния давно перестала быть чисто религиозным феноменом, а превратилась в средство идеологических манипуляций в руках украинских и белорусских националистов. Говоря об унии, они заводят речь о «национальных» религиозных традициях, об уникальной «духовности», о культурном «синтезе». На деле же уния до сих пор остаётся способом церковного и общественного раскола.
Белорусские националисты убеждены, что уния может стать основой «сплочения» белорусского народа и его «национальной религией». В этом отношении они отступили от мнения своих отцов-основателей начала XX в. – Вацлава Ластовского и Всеволода Игнатовского.
Ластовский писал в «Краткой истории Беларуси» (1910 г.): «Брестская уния совершилась при полном разладе в обществе и пошла по пути, который не имел ничего общего с национальным делом. Это была великая ошибка […] потому что миссионеры того времени опирались не на национальное чувство народа, но его ополячивали».
Игнатовский же в «Кратком очерке истории Беларуси» (1926 г.) рассматривал церковную унию как продолжение унии политической (Люблинской), когда православный «кидал свою веру и становился униатом или католиком», принимая при этом «политическое, культурное и даже социальное влияние Польши». И далее: «Уния принесла на Беларусь не согласие, а разлад и вызвала религиозную борьбу. Она, как и Люблинская уния, была направлена на то, чтобы уничтожить независимость Литовско-Белорусского государства».
Современные белорусские националисты усматривают в таких оценках «влияние клерикальных российских историков XIX в.». Якобы с течением времени была показана научная несостоятельность таких воззрений.
«Новая» точка зрения формулируется в Беларуси так: «История церковной унии – это борьба за поворот всего белорусско-украинского православия на брестский путь, на переориентацию культурно-религиозной жизни с Востока на Запад и в то же время стремление к укреплению своих позиций в духе самостоятельности и обособленности от западного христианства». Так трактуется униатская проблема в курсе лекций по предмету «История Беларуси» для исторических факультетов издания Гродненского университета (2000 г. в двух частях).
Медаль в честь заключения унии в Риме
Странное сочетание противоречивых суждений, в котором игнорируется суть исторического феномена унии! Это попытка перевести православных в католичество с помощью переходной модели, временно сохраняющей видимые формы православной обрядности. Слова о сохранении самостоятельности, обособленности и самобытности унии есть полнейшее недоразумение, поскольку история Брестской унии показывает как раз постепенное и методичное превращение её в чистое латинство. Ведь духовная переориентация белорусов с Востока на Запад означает именно отказ от своей традиции и усвоение чужой. Логично и последовательно этот переход совершали шляхетские круги, оставлявшие православие ради престижного католичества латинского обряда (веры «панской»). Они проходили мимо унии, как ненужной переходной ступени. Для низших же сословий уния была оставлена в качестве подчинённой и терпимой до времени верой «хлопской». Немудрено, что в школьном учебнике для 7 класса по истории Беларуси, напечатанном в 2017 г., утверждается, что, несмотря на религиозное противостояние в начале, в дальнейшем «униатская церковь в определённой степени способствовала сохранению языковых и культурных традиций белорусского народа». Только надо поставить здесь всё с головы на ноги: не уния как таковая способствовала сохранению народных традиций, а народ пытался сохранять присущие религиозные традиции Руси вопреки навязанной ему сверху унии.
С канонической точки зрения под сомнение можно поставить сам факт осуществления в унии церковного соединения. Иезуиты проповедовали в Речи Посполитой подчинение православных Киевской митрополии римскому папе. Всё это преподносилось как возвращение к прежнему положению дел, когда восточные патриархи якобы признавали владычество римских пап.
Не преминули католические проповедники коснуться и «ересей» восточной веры, от которых необходимо было очиститься переходом в католичество. Инициатива заключения унии исходила от лица епископата Киевской митрополии, который смотрел на неё как на сделку между ними, папой и королём, совершаемую на условиях сохранения своих привилегий. В Риме же всё расценили как принятие в подданство клира и народа, проживающего в пределах Речи Посполитой. Ни о каком создании «национальной церкви» речь не шла. Присяга, которую принесли папе западнорусские епископы, была типичным католическим исповеданием веры. Особый статус церковного самоуправления и сохранения восточных традиций, не противоречащих католическому вероисповеданию, даровался униатам в Риме только как папская милость, никаких обязательств по соблюдению выдвинутых от западнорусских владык условий католическая власть на себя не приняла.
Чествование Иосафата Кунцевича в Риме
В Бресте на синоде части высшего духовенства Киевской митрополии уния была объявлена, но до её фактического осуществления было ещё далеко. Униатские иерархи сами принесли католическую присягу, изменив православной вере, но боялись потребовать того же от подчинённого духовенства. Римских пап первое время не поминали на богослужении в униатских храмах, Символ веры исполнялся по восточной традиции без «Филиокве», праздники совершались по восточному юлианскому календарю, перемена веры скрывалась от православного народа, чтобы не усилить его возмущения. Католики латинского обряда по-прежнему ходили в свои костёлы, а униаты шли на молитву в свои церкви. Открытое литургическое общение совершилось только между латинскими и униатскими епископами. Можно ли всё это назвать восстановлением церковного единства между Западом и Востоком?
С канонической точки зрения церковное единство предполагает установление согласия по всем спорным предметам веры, взаимное признание спасительности практикуемых обрядов и обычаев (крестного знамения, форм причащения, праздников и постов), открытое литургическое общение на епископском и священническом уровнях. При заключении Брестской унии проигнорировали согласие по догматическим разностям, сославшись на их «примирение» на Флорентийском Соборе 1439 г. Униатам без всякого обсуждения предписали принять определения католического Триденского собора, решения которого принимались без согласования с православной стороной. Униатов было официально запрещено переводить в латинский обряд (что, правда, неофициально регулярно нарушалось), но католикам латинского обряда переходить в унию разрешалось. Дверь открывалась таким образом в одну сторону, и католическое духовенство воспользовалась этим для занятия в унии доходных иерархических должностей. Приняв унию, западнорусские епископы взялись преследовать православных священников, не признававших более их власти, оставляли храмы без богослужения, чтобы принудить прихожан к подчинению, пренебрегая свободой совести и принципом убеждения в вопросах веры. И самое главное. При заключении унии был отброшен принцип соборности, ведь только в случае принятия её условий всеми поместными православными Церквями возможно настоящее восстановление церковного общения между Западом и Востоком.
Эти неудобные для себя страницы истории современные проповедники унии стараются поскорее перелистнуть или отвлечь от них внимание благородностью самой идеи восстановления церковного единства. Что ж плохого в том, говорят они, что за неимением возможности привлечь всех православных к единству, удалось привести хотя бы некоторых?
Концертный зал в Минске, построенный в виде униатской церкви
Кого же удалось привести? Тех, кто находился в подчинении католического короля и под властью католической Польши. В чём здесь «благородство» и превосходство идеи унии с Римом? Удалось наложить духовные узы на тех, кто и так находился в телесных узах гражданского подчинения. Прибегнуть к насилию вместо убеждения, добиться внешней, формальной покорности, распространить форму духовного рабства – не означает ли это, скомпрометировать саму идею церковного единства в католическом его понимании?
Не мудрено, что оживление в унии всего русского и православного, то есть того самого, что составляло её самобытность и что было произведено самим униатским духовенством в 1830-х гг., привело унию к быстрому исчезновению в белорусско-литовских губерниях. Выражаясь словами известной евангельской притчи, Брестская уния была основана на песке внешнего принуждения, а не на камне внутреннего убеждения. А без соблюдения последнего условия никакого настоящего церковного соединения не бывает.