Что такое «мягкая белорусизация» и почему русский язык побеждает

Что такое «мягкая белорусизация» и почему русский язык побеждает

О противоречиях языковой ситуации в Белоруссии

telegram
Более 60 000 подписчиков!
Подпишитесь на наш Телеграм
Больше аналитики, больше новостей!
Подписаться
dzen
Более 120 000 подписчиков!
Подпишитесь на Яндекс Дзен
Больше аналитики, больше новостей!
Подписаться

Белоруссия – единственная постсоветская республика, где русский язык полностью уравнен в статусе с «титульным» белорусским. По итогам референдума 1995 года оба языка стали государственными. Однако это не значит, что языковой вопрос в Белоруссии решен.

Осенью 2019 г. в Белоруссии состоялась очередная перепись населения, третья за 30 лет; две предыдущие прошли в 1999 и 2009 годах. Вокруг переписи кипели нешуточные страсти. Националистические СМИ развернули активную агитацию в пользу того, чтобы в качестве своего родного граждане республики указывали не русский, а белорусский язык.

Это неслучайно. Данные переписи 2009 г. зафиксировали существенное снижение востребованности белорусского языка среди этнических белорусов. Во-первых, заметно сократилось число белорусов, определяющих белорусский язык как родной: в 1999 г. белорусский назвали родным 85,6 % людей, идентифицирующих себя как белорусы, в 2009 г. – только 60,8 %.

И в 1999-м, и в 2009 году наблюдался значительный разрыв между числом людей, заявляющих белорусский язык как родной и использующих его в повседневном обиходе. Так, в 1999 г. заявили, что разговаривают дома по-белорусски 41,3 % белорусов (по-русски – 58,6 %). К 2009 г. доля разговаривающих дома по-белорусски упала до 26 %; доля использующих русский язык возросла до 69,7 %. Данные переписи 2019 г. не выявили принципиальных отличий по сравнению с ситуацией 10-летней давности:

 Язык

1999 г. (%)

2009 г. (%)

2019 (%)

Белорусский как родной

85,6

60,8

61,2

Русский как родной

14,3

37

38,1

Белорусский как разговорный дома

41,3

26

28,5

Русский как разговорный дома

58,6

69,7

71

Сокращение доли людей, называющих белорусский язык родным, свидетельствует, в частности, о крайне неустойчивых представлениях о самом понятии «родного языка». В 1999 г. сказывались последствия «белорусизации» начала 1990-х, когда государственная политика была ориентирована на формирование установки, согласно которой родным языком белоруса может быть только белорусский. Снятие государственного идеологического пресса в языковом вопросе привело к тому, что к 2009 г. многие говорящие по-русски белорусы предпочли в качестве родного указать тот язык, которым они пользуются каждый день.

А вот резкое сокращение (с 41 до 26 %) доли бытового употребления белорусского языка вызывает вопросы. 10 лет – недостаточный срок, чтобы привести к столь существенным сдвигам. Отчасти это может быть объяснено естественной убылью старшего поколения сельских жителей, преимущественно использовавших разговорный белорусский язык. Однако налицо и сдвиг в восприятии языка.

Важным языковым сегментом в Республике Беларусь является «трасянка»  – сельское и отчасти городское просторечие, включающее многие диалектные особенности и отличное от литературного белорусского языка. Переписи это явление не отражают, поскольку носители «трасянки» предпочитают относить её либо к русскому, либо к белорусскому языку. Значительная доля респондентов, заявивших в 1999 г., что общаются дома на белорусском, имели в виду именно «трасянку»; к 2009 г. многие из них уже заявили, что общаются дома на русском, понимая под этим все ту же «трасянку». Причины мы назвали выше: инерция «белорусизаторских» установок в 1999 г. обусловливала определение «трасянки» как белорусского языка; к 2009 г. ослабление «идеологического эха» белорусизации и высокий престиж русского языка побуждали идентифицировать «трасянку» как русский.

В советское время «родным» было принято считать язык «своей» этнической группы, независимо от того, владел или нет человек этим языком в повседневной жизни. В 2009 г. вопрос о родном языке был переформулирован в соответствии с международными нормами – как о языке, который был первым усвоен в детстве. Это тоже сыграло роль в резком падении числа респондентов, называющих белорусский родным языком.

В целом налицо тенденция, когда понятие «родного языка» все больше ассоциируется с языком повседневного бытового общения, а не с «титульным» языком национальности. Формула «белорусский язык – родной язык белорусов» перестает быть актуальной: многие белорусы, с раннего детства использующие русский язык в качестве основного средства общения, именно его, а не «титульный» белорусский указывают как родной.

Белорусский национальный миф является, по сути, этнолингвистическим, предполагающим, что в основе белорусской нации как политической общности лежит общность этническая, с особой культурой и особым языком. Без языка нет нации – это символ веры белорусского национализма.

В глазах белорусского националиста преобладание русского языка в бытовом обиходе, а также сам его статус как государственного наравне с белорусским видятся  ненормальным, противоестественным состоянием, а итоги референдума 1995 г., когда граждане высказались за предоставление русскому и белорусскому языкам равного статуса, воспринимаются как результат забвения белорусами своих национальных корней. Отсюда миссия националистов – возрождение подлинной в их понимании национальной культуры, основанной исключительно на белорусском языке.

Государственная языковая политика строится, по сути, на той же этнической концепции. Русский и белорусский языки по конституции имеют абсолютно равный статус, поэтому неправильно говорить, что русский в Белоруссии – «второй государственный»: законы не определяют, какой язык «первый», а какой «второй». Однако в практике обеспечивается символический приоритет белорусского как «титульного» и «национального». Это выражается в абсолютном преобладании белорусского языка на уличных указателях и дорожных знаках, в латинской транслитерации имён и фамилий в паспортах (Uladzimir вместо Vladimir, Dzianis вместо Denis, Sidarau вместо Sidorov), в отсутствии русского языка на национальной валюте и т. п.

Объявления в транспорте также делаются преимущественно на белорусском (в последнее время – с добавлением английского, но без русского). Ещё одна новация – транслитерация топонимов и названий улиц, когда в русской речи появляются такие курьёзы, как улица Гаспадарчая (Хозяйственная), Першамайская (Первомайская), Перамоги (Победы), Будавников (Строителей) и т. п.

Весь этот комплекс мер зачастую называют «мягкой белорусизацией», имея в виду повышение символического статуса белорусского языка и расширение его присутствия в общественной жизни, но без открытых ограничений в отношении русского.

Националисты считают все эти меры недостаточными, указывая, что, пока русский язык остаётся в Белоруссии государственным, он будет «глушить» и вытеснять белорусский. Своя логика в этом есть.

Исторический опыт показывает, что «малые» языки, оказавшиеся в тени «больших», как правило, ассимилируются последними, особенно в случае их близкого родства. Поэтому практически все бывшие советские республики после распада СССР проводят политику административной дискриминации и вытеснения «имперского» языка (нередко с депортациями его носителей). Так, прибалтийские республики сначала избавились от немецкого образованного слоя, а сегодня ограничивают права русских и русскоязычных. На Украине в русском языке и русской культуре видят опасного конкурента. Показательно признание заместителя министра информации Украины Д. Золотухина: несмотря на все жесткие меры по ограничению русского языка, сегодня русская массовая культура (в частности, музыкальная) однозначно выигрывает конкуренцию у украинской. Малым языкам, действительно, сложно конкурировать с “большими” без создания для них тепличных условий. Хотя и это далеко не всегда помогает.

В случае с Белоруссией и Украиной само обособление местных диалектов в отдельные литературные языки имеет спорный и неочевидный характер. Если в случае с коренным населением Прибалтики глубокое этноязыковое отличие от доминирующих имперских элит было очевидно, то в царской России белорусское и украинское население причислялось к «господствующему» русскому этносу, а дискурс об «угнетении» белорусов и украинцев русскими было очень сложно обосновать.

Близость белорусских и украинских диалектов к русскому литературному языку, а также общая литературная традиция, восходящая ко временам Древней Руси, делали сомнительной необходимость национально-языкового обособления; местным националистам приходилось действовать в постоянном противоборстве со сторонниками общерусского единства. Ситуация изменилась после Октябрьской революции, когда доктрина триединого русского народа была объявлена «шовинистической», а вся культурная сфера в Белоруссии и на Украине была отдана в руки националистически настроенной интеллигенции.

И даже несмотря на это, успехи национально-языкового строительства в советских республиках оказались скромными. Если на Украине украинский язык всё-таки удалось внедрить в повседневный обиход и сознание жителей преимущественно аграрных центральных и западных областей, то в Белоруссии, пережившей масштабную индустриализацию и урбанизацию, белорусский язык так и не вышел за рамки узкой прослойки гуманитариев, а население, мигрируя в города, стихийно перестраивалось с сельских говоров на литературный русский язык.

Эти процессы до сих пор должным образом не осмыслены. В основе национальной политики Республики Беларусь по-прежнему лежит советская этноязыковая схема, противоречащая реальности говорящего по-русски городского общества. «Национальное» ассоциируется исключительно с белорусским языком, создавая у русских и русскоязычных своего рода комплекс вины за использование якобы «чужого» языка и забвение «национальных корней». В перспективе это чревато серьёзным политическим обострением национально-языкового вопроса.

Статья подготовлена при поддержке Центра изучения перспектив интеграции
Другие материалы